Снусмарла Зингер
Встретить себя на маленькой улочке на спуске к морю, где-то в городке по имени Поморье. Там пахнет водорослями, липким клубничным мороженым в рожках, тушеной свининой, бензином и некрологами.
Я увидел бы себя, если бы это было возможно, конечно, углядев через всю улицу свои уткнутые под ноги глаза и корявую походку, улыбнулся бы, тоже через всю улицу, поймал бы поднявшийся на меня взгляд. А потом я бы подошел к себе и обнял себя, как старого друга. Была бы доля приветствий и дружеских только нам со мной понятных шуток, а потом я непременно затащил бы себя в маленькое, но вполне приличное кафе. Где я курил бы сигарету за сигаретой, а я пил бы кофе с очень вкусными блинчиками [я и я мы оба уже забыли как они называются по-болгарски] И мы бы очень много улыбались этой жутко страшной улыбкой, словно бы знали какую-то общую тайну про нас. И когда кофе бы уже почти не осталось, мы бы обязательно перевернули чашки друг друга, силясь хотя бы раз в жизни увидеть узоры из гущи. Я бы увидел судьбу на ближайшие пару часиков, а я бы не увидел ничего, но не признался бы в этом. Никогда. Позорно.
Еще мы много говорили бы "за жизнь", "на жизнь" и "about жизнь". Я был бы, как всегда косноязычен, но многословен, а я бы внимательно слушал, но далеко не всегда соглашался. Мы бы спорили и придирались друг к другу. Беззлобно. Смеялись глазами, но были бы серьезны в доводах.
А потом персики и Мартини и я привел бы себя в небольшую квартирку девственно белых больничных стен. В соседней живут добродушные немцы, они улыбаются и уверены, что я поляк. И мы бы сидели на маленьком белом балконе и нам было бы о чем поговорить. Я смотрел бы на себя и почти бы не узнавал, а потом стоя перед зеркалом в ванной думал бы, что верно сам сильно изменился, внешне и внутренне.
Под вечер, когда зажигаются звезды, очень шумно и по улицам лошадки скачут. Нас бы видели уходящими по узенькой улочке, по дороге к морю, держащимися за руками. Это был бы последний раз, когда нас со мной там видели. А некрологи шуршали бы нам вслед…
Я увидел бы себя, если бы это было возможно, конечно, углядев через всю улицу свои уткнутые под ноги глаза и корявую походку, улыбнулся бы, тоже через всю улицу, поймал бы поднявшийся на меня взгляд. А потом я бы подошел к себе и обнял себя, как старого друга. Была бы доля приветствий и дружеских только нам со мной понятных шуток, а потом я непременно затащил бы себя в маленькое, но вполне приличное кафе. Где я курил бы сигарету за сигаретой, а я пил бы кофе с очень вкусными блинчиками [я и я мы оба уже забыли как они называются по-болгарски] И мы бы очень много улыбались этой жутко страшной улыбкой, словно бы знали какую-то общую тайну про нас. И когда кофе бы уже почти не осталось, мы бы обязательно перевернули чашки друг друга, силясь хотя бы раз в жизни увидеть узоры из гущи. Я бы увидел судьбу на ближайшие пару часиков, а я бы не увидел ничего, но не признался бы в этом. Никогда. Позорно.
Еще мы много говорили бы "за жизнь", "на жизнь" и "about жизнь". Я был бы, как всегда косноязычен, но многословен, а я бы внимательно слушал, но далеко не всегда соглашался. Мы бы спорили и придирались друг к другу. Беззлобно. Смеялись глазами, но были бы серьезны в доводах.
А потом персики и Мартини и я привел бы себя в небольшую квартирку девственно белых больничных стен. В соседней живут добродушные немцы, они улыбаются и уверены, что я поляк. И мы бы сидели на маленьком белом балконе и нам было бы о чем поговорить. Я смотрел бы на себя и почти бы не узнавал, а потом стоя перед зеркалом в ванной думал бы, что верно сам сильно изменился, внешне и внутренне.
Под вечер, когда зажигаются звезды, очень шумно и по улицам лошадки скачут. Нас бы видели уходящими по узенькой улочке, по дороге к морю, держащимися за руками. Это был бы последний раз, когда нас со мной там видели. А некрологи шуршали бы нам вслед…