А до смерти четыре холма.

воскресенье, 24 февраля 2008

23:10

Снусмарла Зингер

Таких, как я или ты, Бог не любит. Недолюбливает, не признается в знакомстве. Едва завидев издалека, надевает чёрные солнечные очки и переходит на другую сторону улицы. Конечно, поперек оживлённого движения и в неположенном месте. Водители пугаются, теряют управление, выезжают на тротуар и чуть не давят одного из нас. Чуть не. По асфальту через разорванный неожиданностью полиэтилен рассыпаются апельсины, купленные для бледной девочки, навсегда завязшей в коконе больничной простыни. Сограждане споро подбирают пахучие оранжевые шары и рассовывают их себе по карманам.
Вот и всё. Поднимаем парочку, лежащих у нас совсем под ногами, третий пинаем носком ботинка, разворачиваемся на сто восемьдесят градусов и идём лечиться от стресса алкоголем и никотином.
В другом городе – мокрая снежная каша, и мама плачет; в этом городе – физкультура опять прогуляна, и белая девочка остаётся наедине с желтоватой тряпкой и запахом хлорки. В этом городе – женщину целовать мимо библий и штампов в паспорте, в подворотнях бродячей собакой ходить давно ничего не боясь; в том – остались первые шаги по невзлюбленной Им дорожке. В этом городе, помимо всего прочего, кофе поганый, книжек хороших не достать, работать толком негде, надежд и денег – сущие крохи. В том – вообще ничего, только мама плачет.
Через месяц снова встречаемся с Богом. Неуверенно топчемся со свечёй у иконы, ловим не по-христиански злые взгляды любителей ближнего своего. Он хмуро поднимает голову от письменного стола. "С чем, - спрашивает, – пожаловали?" Ему так и хочется завизжать голосом старого, лысеющего и маразмирующего учителя математики: "Тупая бездарность! Выйди вон! И чтобы я тебя здесь больше без записки от директора не видел!", но из собственного дома гостей выгонять не принято, так что ему придётся тебя выслушивать. Хотя ни присесть, ни чаю испить, он не предложит, конечно. Да и ты уже тоже точно не знаешь, что сказать, беспокойно снимаешь-одеваешь кольцо с большого пальца. На спокойный разговор тебя уже не хватит, а плюнуть хозяину дома в морду: "Сука! Её-то за что?", тоже, как-то, неэтичненько.
Через двадцать секунд ожидания он вновь утыкается в разложенные на столе бумаги. Крестишься, кланяешься, выходишь. Крестишься, кланяешься, закуриваешь. Идёшь мерить шагами мосты и улицы, кормить птиц и собак, ветер с реки ловить, слышать, слушать, говорить из своей глубины.
Таких, как я или ты, любит Небо. Толкает Бога острым локтем в бок, смеётся взахлёб и набивает полный рот поп-корна: "Смотри, какие прикольные. Давай им пошлём лишний оргазм и вдохновения, а?"