Снусмарла Зингер
Меня тяготит.
Меня тяготит то, что не с кем и некому. Ты ушёл, я цитирую тебя бесконечно, и теперь практически не о ком хранить желуди.
Меня тяготит то, что ты пишешь о запахе чьего-то чужого запястья. У моих запястий тоже есть запах, но это не имеет никакой ценности.
Меня тяготит то, что ты порвал какие-то плёнки в себе, мне и времени на целый месяц (тридцать шесть дней), добился-доковырялся, наконец, до моей боли, до злости и пятнадцати случаев вечерней одинокой мечты влепить тебе пощечину, сознательно расцарапав щеку каким-нибудь пижонским кольцом. И теперь всё вот так.
Меня тяготит то, что ты сейчас в городе Харькове, а я сейчас в городе здесь.
Меня тяготит то, что ты не писала мне (и ты не писала мне, и ты тоже не писала мне, и ты не ответила мне, и ты совсем не писала никому, и ты послала нас с ней в трехтысячный тридесятый раз).
Меня тяготит дырка, географическая и моральная меж слишком далеко и слишком близко.
Меня тяготит необходимость сейчас с кем-то разговаривать, рассказывать, общаться, знакомиться. Также привычка и зависимость писать. Писать-то некому. Почти что.
Не знаю, что с этим делать, кроме как ничего и не глупи.
Был бы в Москве последние тридцать шесть дней — раз сорок ушел бы с дневников.
Я вешу сорок восемь килограмм. Совсем не лёгкий.
Меня тяготит то, что не с кем и некому. Ты ушёл, я цитирую тебя бесконечно, и теперь практически не о ком хранить желуди.
Меня тяготит то, что ты пишешь о запахе чьего-то чужого запястья. У моих запястий тоже есть запах, но это не имеет никакой ценности.
Меня тяготит то, что ты порвал какие-то плёнки в себе, мне и времени на целый месяц (тридцать шесть дней), добился-доковырялся, наконец, до моей боли, до злости и пятнадцати случаев вечерней одинокой мечты влепить тебе пощечину, сознательно расцарапав щеку каким-нибудь пижонским кольцом. И теперь всё вот так.
Меня тяготит то, что ты сейчас в городе Харькове, а я сейчас в городе здесь.
Меня тяготит то, что ты не писала мне (и ты не писала мне, и ты тоже не писала мне, и ты не ответила мне, и ты совсем не писала никому, и ты послала нас с ней в трехтысячный тридесятый раз).
Меня тяготит дырка, географическая и моральная меж слишком далеко и слишком близко.
Меня тяготит необходимость сейчас с кем-то разговаривать, рассказывать, общаться, знакомиться. Также привычка и зависимость писать. Писать-то некому. Почти что.
Не знаю, что с этим делать, кроме как ничего и не глупи.
Был бы в Москве последние тридцать шесть дней — раз сорок ушел бы с дневников.
Я вешу сорок восемь килограмм. Совсем не лёгкий.
Кстати, с прошедшим тебя.