Просто каждый вечер – это вынуть нож из-за пазухи, ребра выломать, свалиться на кровать мясом (ногти под корень обкромсаны, а значит на каждом из десяти печать – то ли врач, то ли пианист, то ли лесбиянка, точнее ничего понемногу; так давно уже никак не поковырять когтиком ни плед, ни обои, ни изнанку воронки Вселенной даже) и лежать так минутами. Разговаривать и молчать. Покрываться плесенью.
А когда натиктакает половина одиннадцатого – встать и уйти. Встать. Уйти. Включить на кухне свет, включить чайник, и сколько-то времени верить, что цветастая чашка английского костяного фарфору – это что-то вроде одного из спасений от губительных контактов с социальной реальностью.
I'm a lo[o]ser.
I losed myself.
[Но если я это пишу, то значит, ахха, то, что писано – может и зачеркнуться, то, что понято – исчезнет.}
Что писать нам в окошко "Поиск"? Белый шрам на правом запястье, морщины на лбу, родинка на левом верхнем веке.
Вот Она [меня знает] говорит: "Ты даже марку сигарет сменить не можешь, куда тебе имена менять". И ещё она говорит: "Лучше шёл бы ты на Физтех". И, помимо того: "Не интеллигентское это дело... <спортом заниматься> ты же хрупкий…" Вот как-то.
А вот Он говорит (Он во мне глубоко бывал), что la Physique не моё и курить на остановках морозных московских, конечно же, тоже. И иди учись на лингвиста.
Моё – собак любить и над мальчиками измываться. Vidi-мо.
И.
Не противоречат они друг другу. Нет. Потому что правильно писал Александр Стрейнджер: "человека всегда трое или, в тяжелых случаях, четверо".
А меня, максималиста, восемьдесят четыре штуки. И один плачет ночью, ничтожный.