Она уже примеряла доспехи и знает - они ей к лицу.
Она могла бы взять легкий меч и станцевать пляску смерти, на цыпочках, в тишине перерезаных глоток, сверкая глазами из-за забрала. Она молилась бы потом за каждую отпущенную на свободу душу, она бы плакала и лечила пленных, она бы пела над полем брани.
Она могла бы уйти на войну: чтобы выжить, защитить свою землю и веру, не позволить чужакам заплевать её небо и убить её птиц.
Когда бы она вернулась, её ждали бы костры. Скоморошьи костры, сжигающие зиму.
Она могла бы выйти замуж.
За сурового война с волосами цвета воронового крыла или, может быть, за мага, вечномолодого белокурого паяца с мудрыми глазами. И тот и другой, со счастливой улыбкой, носили бы её на руках.
Пшеничные зерна сыпались бы за шиворот, мягкая земля оставалась на башмачках, белые голуби взлетали в небо. Слезы бы высыхали.
Она бы сшила мужу льняную рубашку, воткнув за ворот иглу.
Своим будущим детям соткала бы множество цветных снов.
Её любовь лилась бы через край, обращалась лаской её рук, словами песен и плавностью шагов.
Она стала бы верной женой и прекрасной матерью. Раскидистая груша каждую весну цвела бы в её саду.
И, наконец, Она могла бы уйти в поля.
Далеко, за реку, за лес, туда, где пахнет медом и немного морской солью.
Туда, куда ходят в одиночестве.
Она встала бы раньше рассвета и некому было бы увидеть её и вернуть назад.
Она бы шла босиком, разрезая ступни острой травой, ветер играл бы её волосами.
От себя, в своем доме оставила бы крест оловянный, прялку, да травы свои сушеные под потолком. Горе свое тяжкое забрала бы с собой.
Она растворилась бы в меде встающего солнца.
Голос её - забрала бы иволга.
Нам больно сегодня.
Ужасно больно.
Почти до слез.
Ужасно больно.
Почти до слез.