Срываясь на лирику, в оранжевом и синем, в женском.
Нем. И болтлив. И мудак. И больше не могу без твоих рук.

В этом городе в демисезонье часто бродит одинокий туман, и всякий, кто встретит его на своем пути, обязательно отводит его в одну из городских кофеен: болтать, греться и пить горячий шоколад. Когда туман согревается, он развеивается, оставляя на изогнутой деревянной вешалке свое серое пальто. Хозяева кофеен давно уже привыкли, они снимают пальто с крючка, относят на любой городской мост и оставляют висеть на парапете. Туман, изрядно продрогнув и кляня себя за рассеянность, обязательно найдет его там. Если в этом городе и есть моя любимая кофейня, куда я всегда вожу этого тонкого в кости почти зеленоглазого ребенка, то она, в зеленых тонах ярче его глаз, под вывеской "Хамелеон" в доме номер 32 на улице с безвестным мне названием. В ней хорошо пережидать дождь, особенно апрельский.
В этом городе множество пахнущих пылью частных лавочек: шляпных, обходимых мною (при моей-то рассеянности и безалаберности) раз в два года; книжных, посещаемых (при моей-то весенней бессоннице, зимней заболеваемости и внесезонным любопытстве) не реже раза в неделю; чайных (зайти, чихнуть, выйти и продолжить заваривать в любое время суток молотый кофе из большого пакета, привезенного приезжавшим недавно в гости другом);кондитерских, в которых покупаю (при моих-то извращенных вкусах) горький шоколад и имбирные пряники; и одной-единственной "просто лав-ки", где, верно, работаю я, продаю антикварную нежность и потраченное впустую время.